Она показала мне рукой на парадную дома, и я поспешил спрятаться под старинным арочным входом. Внутри подъезда была дверь, и я вошел в нее. В маленьком вестибюле было тихо, только сквозь резную решетку шумел дождь. Здесь он звучал скучно и монотонно.

— Давай спрячемся здесь! — неожиданно совсем рядом со мной раздался голос Джованни. — Я совсем промок! До нитки! Далеко же я назначил свидание!

Похоже, она нарочно привела его сюда.

— Мне сегодня приснился странный сон. — Опять его голос. — Увидел дождь с громом и молниями, и тебя со мной в маленьком доме.

— Ну и что? — Ее голос звучал без напряжения. — И мы с тобой ругаемся из-за дождя. Ты хочешь погулять под ливлем, а я смотрю по телевизору фильм из жизни мифических амазонок. Подумай, нелепость какая! — Мне стало неуютно в своем убежище, я вдруг почувствовал, что на мне мокрая одежда.

— И чем эта семейная сцена окончилась? — Ее голос наконец задрожал. Но он этого не заметил.

— А ничем. Грянул гром, я обернулся, а тебя в комнате уже нет.

— Досмотрел ты телевизор? — Голос, звучал насмешливо.

— Нет, проснулся на самом интересном месте!

— Жаль.

— Ага… Послушай, Лина, тебе понравился мой дождь?

— Да. Только не было грома и молний.

— Были. Два раза.

— Один. Но все равно спасибо.

— Благодарностью ты не отделаешься!

— Перестань! Не надо, Джованни!

— Глупо; Надо любить, пока мы молоды!

— А я не хочу… только потому, что мы молоды. Не надо!

— Ладно, не буду… Как мне влетит за этот ливень в городе! Ты себе не представляешь!

— Беги, кончи дождь. Я получила, что хотела!

— Правда? Тогда я действительно побегу. Мне и так не сносить головы. Честно говоря, я пожалел, что сделал все это! Я сильно вымок и боюсь простудиться. Ох и влетит мне! — Последняя фраза доносилась уже с улицы.

И ни слова о любви! Ни одной интонации!

— Ты здесь, Альберт? — спросил ее голос.

— Здесь. — Я вышел из своего укрытия. — Зачем ты сделала меня свидетелем?

— Не знаю. — Она была очень печальна, кажется, плакала. — Альберт, уведи меня отсюда!

Мы вышли под дождь. Она брела рядом совершенно поникшая, и я боялся заглянуть ей в лицо. Внезапно над головой раздался знакомый звук шлепка. Дождь прекратился и стало не светлее, а почему-то темнее. Было слышно, как бежит вода по улицам. Люди разбегались по домам, как и я, осознав, что они мокрые. Праздник кончился.

Дома я велел ей залезть в ванну и согреться. Потом дал алкоголя. Она вяло выполнила все, что я велел. Через некоторое время «Вана Таллин» ее все-таки оживил.

— Альберт, это крушение, — Она сидела в кресле, завернувшись в мой махровый халат.

— Почему? — Хотя я почти понимал почему.

— А просто… — Она опять заплакала, видимо, обдумывая фразу. — Просто он может сделать дождь, хотя сам предпочитает сухую и солнечную погоду.

— Так, может быть, это тоже неплохо!

— Может быть. Но я-то хотела быть любимой!.. Алек меня убил, ненавидя и любя! Теперь я могу его понять. И… пожалуй… простить! Да, знаешь, простить!

— Это верно, Джованни не способен убить.

— Я бы не хотела, чтобы меня еще раз убили. Но прожить жизнь с Джованни я тоже не хочу! Ни любви, ни ненависти. — печально сказала она. — Облик!

Она вышла из комнаты и вернулась, переодетая в свое платье.

— Альберт, спасибо тебе за все! — В ответ на мою мимику она отрицательно покачала головой. — Нет, спасибо тебе! Я сейчас уезжаю. И пожалуйста, сделай так, чтобы он меня не искал, хорошо?

Я кивнул.

— Я простила Алека, Альберт… Не провожай меня!

Она ушла. Я сел в своей комнате, не включая света, и выпил рюмку чего-то горького. Верхняя часть окна светилась молочно-голубым.

Разные мысли беспорядочной толпой бродили в голове.

Мне стало очень жаль его. Очень. Он стоял перед открытой сокровищницей Аладдина и не видел ее, не мог из нее ничего взять. И немного, совсем немножко жаль ее. Хотя я был уверен, что скоро, наверное, совсем скоро, кто-нибудь ее полюбит.

Георгий Бальдыш

Я убил смерть

Мальчишка присел на корточки и пустил с ладони кораблик. Кораблик скользнул, подхваченный мутным и сильным потоком ручья, крутнулся и, выпрямившись, полетел, неся на грот-мачте парус из кленового листа.

Мальчишка бежал вдоль ручья. Кораблик тыкался о камни, вставал на дыбы, юлил, но упорно плыл, иногда скрываясь за поворотом. Мальчишка не заметил, как оказался на окраине парка, где ручей скатывался в пруд.

Кораблик кувырнулся и застрял в ряске.

Теперь не оставалось ничего другого, как расстрелять его камнями. Недолет, перелет… бах! Кораблик нырнул под воду и опять качался как ни в чем не бывало.

И тут мальчишка увидел такое, что заставило его забыть обо всем. Слева, в кольце бетонного акведука, протаранившего железнодорожную насыпь, появился голый человек. Мужчина некоторое время стоял, пригнувшись и высунув голову. Огляделся вокруг. Нерешительно вышел из трубы. Ступая по камням, отдергивал ноги. Тело его было чуть зеленоватым. И даже почти прозрачным, как студень. Оно странно вытягивалось и изменялось. Мальчишка поправил косо сидящие на длинном носу очки. Взъерошил волосы. Но все было так же. Ему стало страшно.

Человек двигался прямо на него. И, кажется, его нe видел. Наконец в его студенистых глазах мелькнуло что-то осмысленное.

— Э-э, мальчик!

Тело мужчины быстро теряло прозрачность, уплотнялось, становилось розовым, волосы его темнели. В глазах четко проступала зеленоватая радужка. Казалось, человек проявляется на солнце, как снимок, опущенный в ванночку. Болезненно прикрывая рукой глаза от солнца, он спросил:

— Какое у нас сегодня число?

— Второе.

— Второе?.. — В голосе мужчины звучало нетерпение.

— Второе… сентября…

— А год? Какой год?

Мальчишка от удивления слегка вобрал голову в плечи.

— Восемьдесят… То есть, разумеется, тысяча девятьсот. — И недоверчиво покосившись, на всякий случай добавил: — Нашей эры.

Мужчина облегченно вздохнул. Зеленоватые глаза вспыхнули лукаво-озорно; он подмигнул.

— Дяденька, а почему вы голый?

Застигнутый врасплох, мужчина съежился, подобрал ногу, потом оглядел себя и, только теперь осознав всю нелепость своего сверхнеглиже, поднял брови в крайнем недоумении.

— Действительно… Я сейчас… — И заскакал к акведуку.

Мальчишка ждал. Минута, две, три… Мужчина не появлялся. Он подождал еще и заглянул в трубу. Там никого не было. Мальчишка взбежал на насыпь и сразу увидел мужчину, выходящего из развалин. Он был в плаще и шел к станции.

…Глуховато и мягко стучат колеса. Поезд идет в узком коридоре березового леса. Летит навстречу зеленоватый глаз светофора. Вот звук колес меняется: звонче, веселее, — перелесок, поле, простор. Солнце бросается под колеса. И опять лес — сосны: покачиваются степенно, ходят верхушками. И густой запах смолы. И вновь простор. Деревушка на взгорье. В облаке пыли — стадо коров. Он стоит на площадке вагона, выпростанной на волю ладонью ловя ветер.

Трубно орет электричка, проносясь мимо шлагбаума.

За шлагбаумом нетерпеливо пофыркивает грузовик. Девчата в кузове. Они машут и кричат что-то. И колеса лепечут непонятное, сбившись с ритма на стрелке…

— Это уже было, — вздрагивает Дим.

Так же неслось, струилось, пахло, грохотало…

Опять мельтешит березовая рябь.

И вдруг все проваливается. Куда-то уходят и запахи и цвета. И тогда кажется, что он существует отдельно, а мир где-то отдельно от него — в холодном зеркале. Странное чувство отупения и зыбкости. И пугаясь этих провалов, он прислушался к чему-то в себе.

Он подумал о Лике.

Ему вспомнилось, как они вчера шли из театра бок о бок по гранитным плитам канала. В воде ртутно колыхалась лунная рябь. Их плечи, касались друг друга…